When I die.
Октябрь
читать дальше
Четыре.
Я сижу в полном одиночестве на своей кровати и смотрю перед собой; в окно я смотреть не хочу, ведь за ним так много всего, ведь за ним Жизнь. Потом я слышу, как Итачи входит в комнату, замирает на пороге и ждёт, пока я посмотрю на него или скажу ему что-нибудь.
- Ты меня бросил. – я всё ещё смотрю в одну точку.
- Я сделал тебе чай. – говорит он, и садится рядом со мной.
- Ты меня бросил. – зачем-то повторяю я кажущиеся чужими слова.
- Я ушёл всего на пару минут.
- Но ушёл.
Он ничего не говорит, лишь протягивает мне горячую чашку, над которой даже в темноте виднеется пар. Пахнет приятно. Чем-то рождественским, как я люблю. Пряные запахи этого праздника будят во мне ностальгию, но исключительно приятную. Похоже, я ещё успею застать следующее Рождество.
Я тоже молчу, беру из его рук свой чай и вновь утыкаюсь взглядом в воздух.
- Не бойся. – я вздрагиваю. Слишком неожиданное нарушение тишины. Я предпочитаю безмолвные беседы. В них можно обсудить куда больше вещей. И в них обычно не бывает лжи.
- Я всегда рядом. Даже если я далеко. – Звучит логично. – Нет, правда. Сам говорил, что между нами есть связь. – Я имел ввиду другое. – я не знаю, что я имел ввиду. – И что же? – он скептично скривил губы, вид его слишком суровый и серьёзный. – Я люблю тебя. – я пытаюсь уйти от разговора. Не подействовало.
- Хорошая попытка, - говорит он. И выглядит сейчас чертовски сексуально.
Пять.
В чёрных, всегда холодных, глазах, одновременно напоминающими снулую рыбу и пугающими своим ледяным спокойствием, блестит какой-то безумный огонёк. Почти что задорный. Это удивляет и сбивает меня с толку.
- Смотри. Это список. Список дел, которые мы должны успеть. – лицо его искажено странной неестественной (хотя скорее просто непривычной) улыбкой.
- Зачем? – только лишь устало могу поинтересоваться я, не желая обижать его. А ещё с безумцами нельзя спорить – опасно. Кто знает, как они отреагируют и что учудят.
- Как зачем? – совершенно искренне не понимает он.
Я молчу.
- А ты что, хочешь просидеть всё это время дома и прожалеть себя, что ты ничего не успел и прожил до отвращения скучно? – я бы не узнал его, если б его лицо не стало безэмоциональным, а голос монотонным.
Я всё ещё молчу.
- Может, ты всё-таки сделаешь хоть что-нибудь, а не будешь продолжать отмахиваться от всего и от своих же решений испытывать апатию ко всему? Я знаю, что тебе тяжело. Мне тоже. И я хочу хоть немного помочь нам обоим. Прочти список.
Я беру в руки листки.
- А можно… - я запинаюсь.
- Что? Говори, не бойся. – его голос чуть более ласковый, и я чувствую, как он вновь запоминается мне ассоциацией с тёплым ромом. Я не пью (по своим причинам), но я знаю этот вкус. И не могу сказать, что он мне не нравится.
- А можно и я составлю список?
- Конечно.
Я хочу, чтобы он спросил, что будет первым пунктом. Я его уже придумал.
- Не хочешь спросить, что будет первым пунктом? – спрашиваю я.
- Что же? – переводит свой сладко-горький алкогольный взгляд на меня. В нём вновь проснулось то задорное нечто. Он уже забыл про свой список. А я ведь его сохраню. Специально.
- Ты когда-нибудь был в Праге? Я слышал, это очень мистический и таинственный европейский город. По легенде, каждый найдёт в нём что-то для себя.
- И когда же ты увлёкся легендами?
- Когда стал их придумывать. То есть сейчас.
- Тогда пакуй вещи.
- А как же больница? – осекаюсь вдруг я, сам не зная почему, и тут же себя ругаю. Итачи никогда не пойдёт на безрассудство. Такое безрассудство…
- А что она?
- Ну…
- В Праге, я уверен, тоже есть больницы.
- Есть. – авторитетно заявляю я, хоть ещё никогда прежде там не был.
И мы оба уже знаем, что завтра купим билеты на ближайший рейс в Чехию.
Шесть.
И приятная суматоха окружает меня. Здесь, среди неё и принимая в ней участие, я наконец-то не боюсь окружающей жизни. Ведь я тоже живу. Здесь и сейчас. Пусть надо мной всё то же серое небо, но рядом только любимый человек, а вокруг толпы туристов и местных жителей, яркие вывески и старинные здания. И кафе Старбакс напротив старинных часов. И я чувствую, что что-то оживает во мне. Кажется, я нашёл даже большее, чем предполагал. Кто же знал, что я так хорошо сочиняю легенды… Я сжимаю его руку, сдавливаю его холодные длинные пальцы без перчаток своими в чёрных варежках. Да, настоящих варежках. Мы идём по улице к главной площади, и я не перестаю чувствовать счастье. И я не могу поверить, что всё происходит наяву. И я безумно хочу продлить это всё навечно. Я хочу жить в этом моменте, я не хочу другого, но я знаю, что через неделю нас уже не будет здесь, и со временем такие живые образы и мысли подёрнуться дымкой, исчезнут в памяти и их образы искалечатся и будут вспоминаться совсем по-другому. И мне становится очень грустно и плохо, и я покрепче сжимаю Чичи. Больше всего на свете я хочу сейчас оказаться в его объятиях, посреди этого течения толпы, чтобы время будто остановилось. Хочу поцелуя – нежного и мягкого, но как-то настойчивого, в стиле только его, Итачи. И хочу тут, напротив этих самых часов, на этой вымощенной каменной плиткой дороге. Под этими облаками и тучами. В этот момент. Но он и не догадывается об этом. Он смотрит вперёд и продолжает идти. И я следую за ним. Всегда, почему-то, следую, как я заметил. И я надеюсь, он всё-таки прочтёт мои мысли. Прочтёт, как сильно я его люблю. Ведь я никогда не смогу сказать ему этого.
И я прикрываю на время глаза.
Семь.
Свет города в вечернее и ночное время просто излечивает душу своей красотой и уютностью, чувством праздника, беззаботности и жизни.
Его губы на моих губах – сухие и тёплые, которые никогда – и в сотый раз, кажется, - не станут привычными, нежные и… любимые. А вокруг всё те же толпы, разве что новые люди, новый контингент, но суть одна. Почти. И кажется, что ничего большего не надо. Но я начинаю кашлять, чувствую, как лёгкие болят, будто полные пеплом, который ещё горит, и люди изредка кидают на меня взгляды.
Но мне всё равно. Я жив. И я буду жить вечно. В этом воспоминании. В этом мгновении. Я тихо скатываюсь в сумасшествие, и Итачи не осуждает меня, наоборот; он обнимает меня и прижимает к себе, гладит по голове, пока меня не отпускают спазмы, и я не утыкаюсь ему в плечо. – Я люблю тебя. – шепчу я, со слезами от кашля на глазах. А может, и не только от кашля. – Я люблю тебя. – хриплю я, сделав ещё пару попыток прокашляться. Его рука всё ещё водит по моей макушке, а сам он смотрит куда-то вдаль, так, что подсветка какого-то административного здания отражается у него в глазах, напоминая мне о стеклянных «снежных» шариках. Хотел бы я один такой. С Прагой. Я утыкаюсь носом в его шарф. Это выглядит странно, но мне нравится его расцветка – единственное яркое пятно на нём. Бёрберри или как-то так. А ещё парфюм. В отличие от сигаретного дыма, он не действует на меня как раздражитель. Приятный, неуловимо пряный запах. Он похож на свой парфюм. Точнее, он ему идёт.
- Я тебя тоже. – одними губами произносит он. И любовь моя к нему достигает апогея. И я понимаю, что я ему не верю. И мне до боли страшно. Опять. И стыдно. Он ведь тут, со мной. Но я не верю. Просто не верю. Я всегда хочу остановить хорошие моменты, ведь я знаю, что впереди ждут плохие.
Он прислоняется своим любом к моему, будто услышав мои слова. Я непроизвольно сглатываю. Иногда я даже рад, что всё не вечно.